Новости

Человек, который знает «в лицо» каждую клетку организма

 Патологоанатомов в шутку называют лучшими диагностами. На самом деле это вовсе не шутка, а самая что ни есть истина. Исследуя под микроскопом ткани организма (удалённые во время операций или взятые во время эндоскопических исследований, патологоанатом помогает врачам разных специальностей в диагностике и назначении лекарств. В частности, его задача - выявить опухолевые процессы в тканях. Каким же огромным объёмом знаний нужно обладать, чтобы по внешнему виду клетки на тончайшем срезе ткани поставить верный диагноз?!

 Заведующий патологоанатомической лабораторией Новосибирской областной больницы Сергей Викторович Абдрахманов искренне влюблён в эту вовсе не романтическую медицинскую специальность. А ведь мог бы стать «обычным» доктором, если бы не эмоции…  

- Вы по образованию учёный?

- Нет, врач. Я окончил педиатрический факультет Сибирского государственного медуниверситета в Томске. Затем ординатуру по патологической анатомии.

- Обычно мои собеседники говорят, что выбрали профессию врача, потому что с детства мечтали лечить людей. А вы с детства мечтали рассматривать в микроскоп стёкла или биоптаты?

- Если честно, в детстве я мечтал только об одном: всё время бегать по улице, играть и есть мороженое. Больше мне ничего не было интересно. И только в 10-11 классах передо мной в полный рост встал неизбежный вопрос, что делать дальше.

 Выбирать надо было методом исключения, исходя из тех школьных предметов, которые мне легко давались. В частности, я участвовал и побеждал в олимпиадах по географии в Кузбассе. Благодаря этому появилась возможность без экзаменов поступить в Новокузнецкий педагогический институт и стать учителем географии.

 Успехи по биологии и химии были куда скромнее, тем не менее, выбор будущей профессии я сделал в пользу медицины, а не педагогики.

- Родители пытались повлиять на вас?

- Не пытались, хотя кому-то это покажется странным, ведь моя мама – кардиолог. Возможно, в глубине души она мечтала о врачебной династии в нашей семье, но при этом не оказывала на меня давления. Мама считает, что разумный человек должен сам принимать главные решения в своей жизни и сам нести за них ответственность. Здесь я с ней полностью согласен.

- Теоретически, человек, который поступает на педфак, видит себя детским доктором. А вы потом ушли в специальность, которая вообще не предполагает общения с пациентами.

- Открою секрет: на первых курсах медуниверситета будущая профессия видится исключительно романтично. Реальность ты начинаешь постигать, когда на третьем-четвёртом курсах проходишь сестринскую практику, а на пятом-шестом курсах - врачебную. Оказывается, всё далеко не так идеально, как ты себе рисовал в мечтах. В том смысле, что характер работы гораздо сложнее, и ты в силу особенностей своего характера можешь не подходить для этой профессии.

 В какой-то момент на старших курсах университета я осознал, что в работе педиатра самое сложное заключается в общении не с самим маленьким пациентом, а с его родителями. Потому что любой человек, когда у него серьёзно болеет ребёнок, буквально сходит с ума от страха. И это нормально, я понимаю эти чувства, как отец. Но как врач оказался к такому совершенно не готов. Родители больных детей зачастую становятся не просто сверхтревожными и сверхтребовательными по отношению к врачам, но и агрессивными.

 Посмотрев на такие ситуации в клинике, я понял, что по-прежнему хочу заниматься медициной, но только не сталкиваться с подобными эмоциями взволнованных родителей. Признаюсь, это было для меня тяжёлым открытием. В то же время я знал: медицина многогранна, надо просто найти ту её область, где я смогу приносить пациентам пользу, а мне будет не только интересно, но и психологически комфортно в этой профессии. Поверьте, последнее условие крайне важно для того, чтобы врач трудился с полной самоотдачей!

- В итоге вы ушли в диагностику. Причём в такой её раздел, который вообще больше напоминает занятия наукой.

- По большому счёту, так и есть. Патологическая анатомия - это серьёзная наука. Причём, наука «обо всём». Тебе принесли на исследование биоматериал из ЛОР-отделения, и ты должен знать всю ЛОР-патологию, чтобы идентифицировать её на срезах тканей. Принесли биоматериал из отделения гастроэнтерологии, и чтобы поставить диагноз, ты должен хорошо знать заболевания желудочно-кишечного тракта: как каждое из них выглядит макроскопически и микроскопически, то есть, как должны измениться ткани при том или другом патологическом состоянии.

 Такой огромный объём знаний необходим патологоанатому, чтобы ты смог поставить правильный диагноз, а врач на основе твоего диагноза назначить больному правильное лечение. Это важно при любых заболеваниях, но особенно важно при онкологических.   

 Ошибка патологоанатома может слишком дорого обойтись пациенту. Вот почему патологическая анатомия - та врачебная специальность, в которой нельзя делать перерывы в обучении. Ты постоянно должен читать новую научную литературу, осваивать новые технологии работы с биоматериалом.

- Патанатомия уже достигла максимального уровня в плане технологий? Можно ли сказать, что диагностика стала точной настолько, насколько это возможно?

- Нет, максимальный уровень ещё не достигнут. В настоящее время благодаря прогрессу молекулярно-генетических исследований в мире идёт обновление библиотеки изображений опухолевых тканей и их трактований.

 Вот яркий пример. Есть такая доброкачественная опухоль - зернистоклеточная. С давних времён считалось, что её родоначальником является мышечная клетка. И лишь после того, как были проведены генетические исследования, оказалось, что вовсе не мышечная клетка выступает родоначальницей зернистоклеточной опухоли, а нервная клетка. Значит, и лечение должно быть другим.

 Другой пример. Долгое время опухоли щитовидной железы были настоящей «Terra incognita» для патологоанатомов. Каждый пытался сам понять, что именно он видит под микроскопом. Нередко ставился диагноз «доброкачественное новообразование», а через 5-10 лет тот же пациент являлся к врачу уже с множественными метастазами. И только в 2018 году Всемирной организацией здравоохранения были сформулированы чёткие критерии, в каких случаях считать фолликулярную опухоль щитовидной железы однозначно доброкачественной, а в каких - новообразованием с неопределённым злокачественным потенциалом.

- Понятно, что пациенты выигрывают от появления новых возможностей диагностики рака. А для вас, как специалиста, что меняется с их появлением?

- В первую очередь, добавляет нам удовлетворения от работы. Раньше, когда я видел какую-то сомнительную опухоль, мог с полным правом назвать её доброкачественной и формально был прав: наука не имела более точных способов определить характер этого новообразования. Но как же тяжело думать, что у части пациентов «добрая» опухоль со временем давала метастазы, а медицина не смогла вовремя это предупредить. Теперь может! Вот почему мы радуемся каждому новому шагу патанатомии в сторону более высокоточных технологий исследования и трактовки полученных результатов.

- Насколько велики технологические возможности лаборатории патанатомии Новосибирской областной больницы?

- У нас есть оборудование для проведения всех возможных методов диагностики за исключением молекулярно-генетической. Вместе с главным врачом ГНОКБ Анатолием Васильевичем Юдановым мы пришли к выводу, что в нашем патологоанатомическом отделении такое оборудование обязательно должно быть. Надеемся, эту задумку удастся реализовать. Крупнейшая больница региона, где несколько онкологических отделений, обязательно должна проводить молекулярно-генетическую диагностику опухолей на своей базе. Сегодня мы вынуждены прибегать к помощи других учреждений.

 Молекулярно-генетические технологии позволяют найти в опухоли пациента ту генетическую поломку, которая привела к появлению раковых клеток в организме. Почему это важно? В настоящее время появляется всё больше лекарственных препаратов, которые воздействуют адресно на опухоль, вызванную той или иной генетической поломкой. Таким образом, наши выводы о природе новообразования у данного больного дают возможность химиотерапевту сразу назначить максимально эффективное лечение.

- Какой объём исследований делает ваша лаборатория?

- За прошлый год мы выполнили 154 тысячи исследований. Именно столько было необходимо, чтобы поставить диагнозы 22-м тысячам пациентов Областной больницы.

- Сергей Викторович, признайтесь, вы хоть раз пожалели о том, что стали патологоанатомом, а не учителем географии?

- Ни разу! Я абсолютно доволен выбором профессии, не ошибся. Даже несмотря на то, что объём работы огромный, и рабочий день практически бесконечный. Он начинается в 6.30, а домой возвращаюсь в 10 часов вечера. Моя супруга грустно шутит: «Если бы не семья, ты бы, наверное, вообще с работы не уходил».

Единственное, о чём я искренне жалею - что слишком мало времени уделяю общению с сыном. Ему уже 15 лет, и большую часть жизни он прожил без меня, потому что я был на работе.

- Ваш сын уже думает о выборе профессии?

- Думает. Мне он однозначно сказал, что станет кем угодно, только не врачом: «Я не хочу жить, как ты - приезжать домой поздно вечером».

В данный момент он хочет юристом. Меня это не огорчает. Я тоже, как и мои родители, не намерен давить на ребёнка. Самое главное - чтобы он был доволен своим выбором.